Путники, прибывшие издалека к столу Аслана, – сказала она, – почему вы не едите и не пьете?
– Госпожа моя, – ответил Каспиан, – мы не отважились отведать этой еды, ибо решили, что именно она погрузила в колдовской сон наших друзей.
– Они к ней и не прикоснулись, – сказала девушка.
– Пожалуйста, – попросила Люси, – расскажите, что с ними случилось.
– Семь лет тому назад, – сказал девушка, – они приплыли сюда. Паруса у них были изорваны в лохмотья, а сам корабль разваливался на части. С ними было несколько матросов, и, когда они подошли к столу, один из них сказал: «Чудесное место! Довольно мы плавали. Останемся здесь и кончим наши дни в покое». «Нет, лучше запасемся провизией и вернёмся в Нарнию, – сказал другой. – Быть может, Мираз уже умер». Но третий, очень властный с виду, воскликнул: «Только не это! Мы люди, а не свиньи. Жить нам осталось немного, так посвятим же последние дни поискам земель, которые лежат восточнее восхода!» И он схватил со стола каменный нож, чтобы отстаивать свою правоту. Но не ему трогать этот нож. Едва он сжал рукоять, как все трое заснули. Им суждено спать до тех пор, пока с них не снимут заклятие.
– А что это за нож? – спросил Юстэс.
– Неужели никто из вас не знает? – удивилась девушка.
– Я… мне кажется… – сказала Люси, – видела такой же нож у Белой Колдуньи, когда она много лет тому назад убила на Каменном Столе Аслана.
– Это он и есть, – сказала девушка. – Он будет лежать здесь в чести и славе, пока стоит мир.
И немного дальше:
Цитата:
Как вы храните еду? – спросил практичный Юстэс.
– Её съедают каждый день, и появляется новая, – ответила девушка. – Скоро вы сами увидите.
Какое-то странное сочетание, не правда ли? Чудесная трапеза и нож, которым убили Аслана. Где мы можем найти что-либо столь же странное? Ответ: в алтаре христианского храма во время Литургии. Сама Литургия символизирует Тайную Вечерю, на престоле - хлеб и вино. Но есть еще один предмет - копие, которым вынимаются частицы хлеба. Оно символизирует копье, которым сотник пробил грудь распятому Господу, чтоб убедиться, что Он испустил дух. Впрочем, здесь я не уверен: Каменный нож может символизировать просто крест - именно он был орудием казни. (А уж крест-то в алтаре имеется непременно). И наконец второй процитированный отрывок: трапеза готовится каждый день и ее вссю съедают. Опять же аналогия с Литургией
Добавлено: Сб Мар 02, 2013 3:49 pm Заголовок сообщения:
Да, место в Хрониках таинственное. И размышляя над ним, каждый конечно, волен видеть соответствия, какие покажутся наиболее близкими.
Но если мы хотим всё же понять самого автора, то, думаю, не стоит напрямую связывать стол на острове с евхаристической трапезой.
Необходимо согласится с утверждением архиепископа Каллиста (его статья приведена здесь в теме "Можно ли считать С.Льюиса "анонимным православным") того, что автор Хроник был совершенно внелитургичен.
И ещё мне хотелось бы повторить (в другой теме этот вопрос уже поднимал), что никогда не стоит в притче искать прямых аналогий. Аксиома - "любая аналогия "хромает", именно потому, что - лишь аналогия. И стол - не Крест, и Джадис - не Синедрион, и не Пилат, и не князь мира сего, и её слуги - не иудеи, и не римские легионеры, и сёстры Певенси - никак не жёны-мироносицы, и проч., и проч...
Искомое в притчах не соответствия. Хотя, могут всегда возникать и прямые ассоциации и радовать, но подобное понимание хорошо только в смысле указания вектора, по которому следует двигаться - аналогии только прокладывают дорогу. Однако искать надо в притчах не их, а смыслы.
Лет десять назад в реферативном журнале "Отечественная и зарубежная литература. Серия 7: Литературоведение" была опубликована развёрнутая рецензия на исследование Джона Лойера "Три кельтских странствия: Брендан, Льюис и Бюхнер". В ней автор сравнивает известную ирландскую средневековую легенду о плавании св. Брендана к чудесным островам, с путешествием принца Каспиана на "Покорителе Зари" (а также с романом Фредерика Бюхнера "Брендан"). Я посчитал полезным разместить здесь текст рецензии целиком, ничего не вырезая, поскольку в своё время мне приходило на ум точно такое же сравнение.
* * *
ЛОЙЕР Дж. ТРИ КЕЛЬТСКИХ СТРАНСТВИЯ: БРЕНДАН, ЛЬЮИС И БЮХНЕР. LAWYER J. Three Celtic voyages: Brendan, Lewis and Buechner // Anglican Theological Review. — Toronto, 2002. — Vol. 84, № 2. — P. 319–343.
Джон Лойер (профессор колледжа Бетеля в Сент-Поле, шт. Миннесота, США) анализирует кельтско-ирландский вариант одного из древнейших жанров мировой литературы — жанра странствия. Повествование о странничестве, одновременно физическом и духовном, образец которого представлен уже в древнейшем эпосе человечества — “Сказании о Гильгамеше”, был известен в кельтской литературе под названием immram (рассказ о путешествии). Классический пример такого рассказа — латинское “Плавание святого Брендана” (Navigatio Sancti Brendani), созданное неизвестным ирландским монахом в конце VII в. и завоевавшее в Средние века широчайшую популярность (известны около 120 списков этого сочинения, область распространения которых простирается от Скандинавии до Испании).
Сам св. Брендан — историческое лицо: он родился около 490 г. близ Трали (день его памяти — 16 мая), на западном побережье Ирландии; в 561 г. он основал монастырь в Клонферте. Умер св. Брендан в глубокой старости, около 580 г. Свое знаменитое путешествие он предпринял между 515 и 525 гг. Два литературных памятника доносят до нас историю этого странствия: “Житие св. Брендана” на ирландском языке, довольно краткое и фрагментарное (создано в VII или VIII вв.), и упомянутое выше развернутое латинское повествование, которое описывает не весь жизненный путь Брендана, но лишь его семилетнее странствование. Согласно ирландскому житию, Брендан совершил два путешествия, потратив по пять лет на каждое.
Морское плавание представлено в “Плавании св. Брендана” как аллегория спасения: направляясь к дальним странам, Брендан, по сути дела, устремляется к Христу, и все его путешествие, сколь реалистичными бы ни были порой его детали, — это символическое реrеgrinatio pro Christo. Вот почему путешествие, с точки зрения кельтского христианского монаха, сродни монашескому подвигу и даже мученичеству. Кельтская традиция различала три вида мучеников: “красных” (тех, кто проливал кровь во времена языческих гонений на христиан), “белых” (отшельников, искавших Бога в пустынях Сирии и Египта) и, наконец, “зеленых”. “Зеленые мученики” оправлялись на маленьких лодках в море (цвет которого воспринимался как зеленый), чтобы найти там “место своего воскресения”.
Рассказ о плавании Брендана начинается с предчувствия близости земли обетованной: аббат Барринд, только что посетивший Землю Святых, рассказывает Брендану и братии о том, что они живут почти что у ворот рая, ибо до этой земли — не более часа пути. В ходе плавания, однако, выясняется, что в ином мире, откуда вернулся Барринд, время течет иначе, и обещанный час превращается — почти как в “Волшебной Горе” Томаса Манна — в семь лет.
Несмотря на кажущуюся хаотичность и случайность приключений, выпадающих на долю Брендана и его спутников, странствие в целом обнаруживает достаточно жесткую “литургическую” структуру. Так, каждый его день как бы обрамлен часами монастырской службы (которую монахи совершают регулярно, невзирая на внешние обстоятельства), а каждый год — днями церковных праздников. При этом монахи оказываются в своеобразной западне, семикратно — и каждый раз в четверг Страстной недели! — попадая на один и тот же остров — Остров Овцы; морское путешествие оказывается в чем-то подобным лабиринту. Существа, с которыми встречаются монахи, — герои не реального, но скорее литургически-библейского пространства: Иуда, которого моряки навещают в редкий день отдыха от адских мучений, огромная рыба Ясконтий, которую монахи принимают за остров, пытаясь разжечь на ее спине огонь, — несомненная парафраза библейского Левиафана и т. п. Специфически кельтский образ мышления Дж.Лойер усматривает в описании Острова Овцы: монахи находят на нем огромное дерево, усеянное белыми птицами. “Одна из птиц объясняет монахам, что перед ними — ангелы, которые при восстании Люцифера не приняли ничьей стороны. Они не испытывают мучений, но при этом навеки отлучены от праведных ангелов, вставших на сторону Бога” (с. 324). По мнению автора (вероятно, забывшего, что подобные ангелы упоминаются и в “Божественной комедии” Данте: Ад, 3, 40–42), в образе “нейтральных” ангелов проявилась характерная особенность кельтского мировосприятия: “В отличие от более прямолинейных романских народов, кельты воспринимали реальность как нечто двусмысленное и полное нюансов; вещи рисовались им не в черно-белом цвете, как либо плохие, либо хорошие, но распадались на три категории — хорошего, плохого и нейтрального: да, нет и возможно. Сам физический мир делился на три области: земли, моря и неба, которые имели свою структуру и своих обитателей, но в целом составляли единый мир, — вот, возможно, одна из причин, почему кельты не испытали особых трудностей при восприятии идеи Троицы” (с. 324–325).
Морское странствование монашеской братии — в то же время и подвиг аскетического подвижничества; однако и в описании тягот страннической аскезы проявляется, по мнению автора статьи, кельтское своеобразие: “С точки зрения ирландца аскеза была не столько путем очищения от грехов, как в позднейших континентальных аскетических практиках, сколько способом отбросить все, что не есть Бог, дабы увидеть с наибольшей ясностью работу Божьих рук в окружающем мире” (с. 327).
Лишь после седьмой Пятидесятницы, когда Брендан уже собирался возвращаться в Ирландию, странникам было и в самом деле дано увидеть с полной ясностью “Божью руку”: проплыв через некий таинственный туман, они попадают в Обетованную Землю Святых. Ангельский юноша объясняет им, что Богу было угодно показать им “свои тайны в великом океане”, и потому их путешествие так затянулось. В стране, куда они теперь попали, нет ночи, “потому что ее свет — Христос”.
Исследователи ирландской литературы не раз пытались восстановить реальную географию плавания Брендана; высказывалось даже предположение, что ирландские моряки достигли Северной Америки. Подобный экстенсивно-географический подход противоречит, однако, внутреннему христианскому смыслу рассказа. Как отмечает Дж.Лойер, сами реалии текста говорят не в пользу наивно-географической трактовки: “География требовала от Брендана плыть на запад, чтобы найти Обетованную Землю Святых, в то время как текст недвусмысленно утверждает, что он плыл главным образом на восток, назад в Ирландию” (с. 329). Задача автора была не в том, чтобы показать исключительную удаленность Обетованной Земли, а совсем в обратном: всем ходом своего повествования он показывает, что цель, несмотря на многочисленные трудности, приключения и длительность пути, на самом деле была все время рядом.
Древняя кельтская традиция immram оживает в XX столетии в двух произведениях ирландских писателей: книге-сказке Клайва Льюиса “Рассветный путник” (1949–1950, опубликована в 1952) и романе Фредерика Бюхнера “Брендан” (1987). “Рассветный путник”, как и древнее “Navigatio Sancti Brendani”, представляет собой откровенно аллегорическое повествование, в котором морское странствие служит метафорой паломничества к Богу. Льюис вводит в текст сказочно-фантастические моменты, заимствованные из кельтской средневековой литературы: птицы, говорящие человеческим голосом, островные святые отшельники (“зеленые мученики”), выполняющие функцию “волшебных помощников”, источники, наделенные магической силой и т.п. Есть, однако, и существенные различия между современным и древним immram: “Аскетический и литургический элементы практически полностью отсутствуют в “Рассветном путнике”” (с. 330). Плавание Льюиса не измеряется церковно-литургическим временем и не подчиняется ему; комфортные условия, в которых живут путешественники, ничего общего не имеют с раннехристианской аскезой. Географические и спиритуальное измерения путешествия, которые в “Плавании Брендана” разделены (духовно “далекое” географически оказывается очень близким), у Льюиса сливаются воедино: путешественники переживают пограничные, “крайние” духовные состояния, но при этом они и в самом деле плывут к самому “краю мира”. Сакральные образы подвергнуты некоторой инфантилизации (что отчасти объясняется жанром полудетской сказки): так, Агнец Божий приглашает путешественников позавтракать. При этом некоторые моменты монашеского мироощущения, присущие жанру immram в его исходном виде, все-таки сохранены, хотя и в видоизмененной форме. Традиционные элементы монастырской аскезы, такие как молчание, молитва и пост, фигурируют в повествовании — “но не как средства достижения цели, а скорее как его следствия” (с. 334): попав в волшебную страну, дети сами погружаются в молчание и перестают испытывать потребность в еде, питье и сне. Наследие раннесредневековых кельтских аскетов и визионеров, хотя порой и измененное до неузнаваемости, продолжает жить в сказке К.Льюиса, сохраняющей верность важнейшему, по мнению Дж.Лойера, принципу кельтской культуры: “Воображение — путь к знанию” (с. 336).
Другой современный образец жанра immram, роман Фредерика Бюхнера “Брендан”, в отличие от сказки К.Льюиса, довольно строго следует повествовательной канве двух упомянутых выше древних памятников, посвященных жизни и путешествию св. Брендана. Бюхнер, однако, стремится ввести в эту канву психологическое измерение, реконструировать внутреннюю мотивацию поступков Брендана и его спутников. Моряки-монахи пускаются в плавание, вдохновленные великой надеждой увидеть Христа, держащего у себя на руках их потерянных родных и близких; они ищут землю, “где все потерянное найдется” (с. 338). Но в ходе странствия эта фантастическая цель становится все более далекой и призрачной — на первый же план выходят внутренние отношения Брендана с Христом, которые для самого монаха обретают ясность в парадоксальном сравнении Христа с шахматным королем: обучаясь игре в шахматы, Брендан вдруг осознает, что подобно тому как в шахматах самое главное — всегда держать в безопасности короля, в жизни нужно точно так же всегда сохранять Спасителя — “сохранять прежде всего от нас самих, от самих себя” (с. 339).
Монахи у Бюхнера в конце концов достигают страны обетованной, но эта страна разочаровывает их: она не похожа на рай, а люди здесь умирают точно так же, как и на их родине. Брендан возвращается на родину, поняв две вещи: во-первых, в своем странствовании он не искал Бога, но бежал от него, страшась его гнева; и во-вторых, “единственная настоящая пристань — это Небеса” (с. 340).
Три кельтско-ирландских странствования представляют, по мнению Дж.Лойера, три модуса или, вернее, три “места” христианской встречи с Богом: в аскезе, в воображении и, наконец, в познании собственной человеческой слабости. Героев “Плавания св. Брендана” привели к Богу монашеская дисциплина, неуклонное следование ритуально-литургическим нормам; в мире Льюиса, пронизанном “духовным гедонизмом” (с. 342), путем к Богу становится не знающая пределов игра воображения. Однако и в романе Бюхнера, где герой, казалось бы, терпит полный крах, намечен свой путь к Богу: Спаситель открывает себя тому, кто испил до конца чашу разочарования и поражения.
А.Е.Махов
* * *
Источник: Махов А.Е. Лойер Дж. Три кельтских странствия: Брендан, Льюис и Бюхнер. Lawyer J. Three Celtic voyages: Brendan, Lewis and Buechner // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 7. Литературоведение. — № 2. — 2003. — С. 91-95.
* * *
Ну и в качестве бонуса, стихотворение о плавании св. Брендана, написанное другом Льюиса, Дж.Р.Р. Толкином.
Дж.Р.Р. Толкин
СМЕРТЬ СВЯТОГО БРЕНДАНА
(перевод Светланы Лихачевой)
И вот из бездн безбрежных вод,
Под грохот гулких волн,
К подлунной мгле у низких дюн
Принес скитальца челн –
В ирландский край сырых полян,
И к башне крепостной,
Где Клонферта печальный звон
Будил Голуэй лесной.
Где Шаннон к Лох-Дергу в туман
Сквозь мелкий дождь спешил –
Святой Брендан свой путь земной
Вернувшись, завершил.
"Отец, поведай, наконец,
Коль отрок стоит слов –
О том, что видел, вдаль влеком,
Путем морских валов,
Об островах волшебных грез,
Где жив эльфийский свет:
Путь в Край Бессмертных или в Рай
Сыскал ли – за семь лет?"
"Немало див, что я видал
Угасло навсегда;
Ясны лишь три – мне вновь видны
Дым, Древо и Звезда.
Мы год и день по лону вод,
Вдали от берегов,
Все шли, не встретив ни земли,
Ни птиц, ни челноков.
Закат, восход – не видел взгляд;
Мир тусклый дым застлал –
Гул рос во мгле, как рокот гроз,
И алый свет мерцал.
Скала свой гребень вознесла
От вод до облаков;
Черна у дюн, где бьет волна,
Клобук ее – багров.
Ни туч гряда, ни дым, летуч,
Ни плащ буранной тьмы
В земле людей не ровня мгле,
Что миновали мы.
Мы – прочь, подземный гул и ночь
Оставив за кормой,
И чад поблек, и видит взгляд
Столп Рока над водой:
Венчал главу, багряно-ал,
Венец, огнем объят.
Высок, как Вышних Сфер чертог,
Ушел корнями в Ад, –
Над мглой глубин, что под волной
Лежат с начала дней,
В забытых землях он хранит
Прах первых королей.
Мы шли вперед, ветра легли,
На весла сели мы.
Томила жажда, глад язвил,
Оборвались псалмы.
Земли лучистый плес нашли
Мы на исходе сил:
Волна звенела в скалах дна,
Песок жемчужным был.
Зелено-золоченый склон
Ввысь от откоса вел,
Ручей, рожденный средь полей,
Бежал сквозь темный дол.
Портал из камня нам предстал,
Ладья вошла в затон.
Покой на остров пал росой –
Священным мнился он.
Зеленый кубок, напоен
Лучами до краев, –
Таким предстал нам край, а с ним,
В распадке меж холмов
Открылось древо – не таил
Подобных райский сад;
Подножье – крепости равно,
Крон – не охватит взгляд.
Как гор снега, густой убор
Ввысь ветви вознесли:
Одной достанет, чтобы зной
Не выжег акр земли.
Зимы белей признали мы
На дереве листы:
Застыли, взмахом белых крыл,
Долги, нежны, чисты.
И мне казалось: как во сне
Прервался счет минут;
Про дом забыв, всяк об одном
Мечтал – остаться тут.
Безмолвный растревожив дол,
Запели мы хорал:
Негромко – звук же над холмом
Органом прозвучал.
И дрогнул ствол, могуч, высок
От кроны до корней;
И листьев вихрь взметнулся ввысь,
Как стая лебедей.
От свода хлынул вниз с высот
Напев – не птичья трель,
Не смертных глас, не песня сфер, –
Но, может быть, досель
Живет в сем мире третий род –
За твердью под волной.
Но злы ветра, круты валы
За благостной землей.
Отец! Рассказу не конец:
Я окончанья жду.
Дым, Древо: три в пути узрев,
Ты помнишь ли Звезду?
Звезда? Лучи я видел, да –
Над прерванным путем
Светлы, на грани Внешней Мглы
Пылают серебром.
Где круглый мир уходит вдруг
Вниз, древний путь ведет,
Как мост, невидимый средь звезд,
К земле за гранью вод.
"Но я слыхал, что в те края,
Где не был человек,
Ты плавал; скажешь ли слова
Про самый дальний брег?"
"Звезду я в памяти найду,
Разомкнутую твердь,
Дыханье ветра, словно грань
Блаженства, или смерть.
Но если о земле чудес,
Что те хранит цветы,
Суть слов, мне данных вне миров
Узнать желаешь ты, –
Тогда, о брат, плыви туда,
Где скрыта даль от глаз,
И сам сыщи ответ мечтам –
Мой завершен рассказ".
“Рассветный путник”, как и древнее “Navigatio Sancti Brendani”, представляет собой откровенно аллегорическое повествование, в котором морское странствие служит метафорой паломничества к Богу. Льюис вводит в текст сказочно-фантастические моменты, заимствованные из кельтской средневековой литературы: птицы, говорящие человеческим голосом, островные святые отшельники (“зеленые мученики”), выполняющие функцию “волшебных помощников”, источники, наделенные магической силой и т.п. Есть, однако, и существенные различия между современным и древним immram: “Аскетический и литургический элементы практически полностью отсутствуют в “Рассветном путнике”” (с. 330). Плавание Льюиса не измеряется церковно-литургическим временем и не подчиняется ему; комфортные условия, в которых живут путешественники, ничего общего не имеют с раннехристианской аскезой. Географические и спиритуальное измерения путешествия, которые в “Плавании Брендана” разделены (духовно “далекое” географически оказывается очень близким), у Льюиса сливаются воедино: путешественники переживают пограничные, “крайние” духовные состояния, но при этом они и в самом деле плывут к самому “краю мира”. Сакральные образы подвергнуты некоторой инфантилизации (что отчасти объясняется жанром полудетской сказки): так, Агнец Божий приглашает путешественников позавтракать. При этом некоторые моменты монашеского мироощущения, присущие жанру immram в его исходном виде, все-таки сохранены, хотя и в видоизмененной форме. Традиционные элементы монастырской аскезы, такие как молчание, молитва и пост, фигурируют в повествовании — “но не как средства достижения цели, а скорее как его следствия” (с. 334): попав в волшебную страну, дети сами погружаются в молчание и перестают испытывать потребность в еде, питье и сне. Наследие раннесредневековых кельтских аскетов и визионеров, хотя порой и измененное до неузнаваемости, продолжает жить в сказке К.Льюиса, сохраняющей верность важнейшему, по мнению Дж.Лойера, принципу кельтской культуры: “Воображение — путь к знанию” (с. 336).
Я сознательно только этой цитатой ограничиваюсь, иначе весь пост Ваш пришлось бы превращать в цитату. Огромное спасибо за такой мощный материал! Интереснейший анализ. И, если я верно помню то, что сам К.С. Льюис писал о том, ЧТО имелось в виду в сказке "Покоритель Зари", - эта статья не противоречит сказанному Мастером.
Особое спасибо за стихотворение Дж. Р. Р. Толкина, я получил огромное удовольствие, читая его!
Профессор, как всегда, на высоте. _________________ ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН И БУДЬ ЧТО БУДЕТ
"...благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его".
К.С. Льюис, "Последняя Битва".
Спасибо! Правда, сайт, указанный Вами, у меня очень по-фински открылся, - то бишь ну, так неспешно, что я, насмотревшись вдоволь на белоснежный экан, хотел уж страничку закрыть, - но тут появился текст. Это я к тому, что, если у кого-то ещё будет медленное открытие, - просто подождите, а не кидайтесь строчить посты о том, что ссылка битая. Ссылка - живая. _________________ ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН И БУДЬ ЧТО БУДЕТ
"...благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его".
К.С. Льюис, "Последняя Битва".
Тема сравнения плавания св. Брендана к волшебным западным островам и путешествия Каспиана на "Покорителе Зари" оказалась популярнее, чем я думал. Ниже помещаю ещё одну статью на эту тему, написанную аспиранткой кафедры русской и зарубежной литературы Тамбовского Государственного Университета, М.В.Родиной.
***
Родина Мария Вячеславовна
«Покоритель Зари» К.С. Льюиса и «Плавание Св.Брендана»:
интертекстуальные связи на уровне персонажей и на уровне идей
Настоящая статья посвящена исследованию интертекстуальных связей текста фантастической повести К.С. Льюиса «Покоритель Зари» с текстом «Плавания Св.Брендана». В нашей предыдущей работе [1, с.168-171] мы рассмотрели как сам феномен прецедентности, так и то, каким образом налаживаются интертекстуальные связи между библейским эсхатологическим мифом и сказочной хроникой К. С. Льюиса «Последняя битва» из цикла «Хроники Нарнии». В данной статье мы аналогичным образом рассмотрим древнеирландский миф о поисках Земли Обетованной в структуре повести «Покоритель Зари, или Плавание на Край Света» из того же нарнийского цикла, созданного упомянутым писателем.
«Покоритель Зари, или Плавание на Край Света» не просто изобилует интертекстуальными включениями – оно интертекстуально всё от начала до конца, т.к. построено на отсылках к «Плаванию Св.Брендана» (Vв.н.э.), повествующему о поисках Земли Обетованной клонфертским подвижником Бренданом и его семнадцатью спутниками. Герои Льюиса устремляются на Восток, где надеются отыскать Страну Аслана, что выступает эквивалентом «Острова Святых», манившего ирландского подвижника и морехода. Интертекстуальность у Льюиса прослеживается на всех уровнях повествования: сюжетно-фабульном, уровне идей, уровне персонажей и речевом. В данной статье мы рассмотрим проявление интертекстуальности лишь на уровне персонажей и на уровне идей.
Во-первых, показательно, что руководители обоих плаваний носят имена, образованные по одной и той же языковой модели – оба являют собой онимизированные словосочетания, имеющие «водную», «морскую» семантику: «St.Brendan the Navigator», «Caspian the Seafarer». Имя «Брендан» (Brendan) означает «орошённый влагой» или «чистая капля» [2, с.112], а имя «Каспиан» (Caspian) связано с Каспийским морем (The Caspian Sea). Согласно житию Брендана, выбор имени для будущего святого был обусловлен осознанием избранности этого ребёнка. Нарекая младенца таким образом, крестивший его епископ под «влагой» понимал благодать, осенившую новорождённого [Там же]. Но позднее стал очевиден и другой, буквальный смысл имени преподобного: ведь большая часть его жизни прошла именно в морских путешествиях, за что святой и был прозван «Мореплавателем» (the Navigator).
Под именем «Мореплавателя» вошёл в историю Нарнии и её король Каспиан Х (Caspian the Seafarer). Хотя нельзя сказать, что Льюис прямо отожествляет его с ирландским подвижником: героя всё же зовут Каспианом, а не Бренданом, кроме того, он является королём, показанным в расцвете сил, а не старцем-отшельником. Да и по характеру они совсем не похожи друг на друга: Брендан всегда кроток, спокоен и невозмутим, ибо полагается на милость и помощь Спасителя, зная, что Тот всегда выведет его и его спутников из любой напасти. С непоколебимой верой ведёт святой своих монахов сквозь морские просторы, будучи вдохновлён рассказами о Земле Обетованной и ирландским движением перегринов.
Напротив, Каспиан весьма вспыльчив, раздражителен, порой дерзок и – абсолютно непредсказуем. Сегодня он приветлив, дружелюбен и готов не раздумывая пожертвовать жизнью ради спасения друзей, завтра он будет по-мальчишески спорить с королём Эдмундом о том, кто из них главный («"I am one of the four ancient sovereigns of Narnia and you are under allegiance to the High King my brother." "So it has come to that, King Edmund, has it?" said Caspian, laying his hand on his sword-hilt» [3, p.486], а послезавтра у него возникнет желание оставить решительно всё: корабль, команду, наконец, сам нарнийский престол, чтобы переселиться в Страну Аслана со своим любимцем Рипичипом («it is my will that the Regent, and Master Cornelius, and Trufflehunter the Badger, and the Lord Drinian choose a King of Narnia <…>.I am going with Reepicheep to see the World's End») [Ibid, p.537].
Герой знает, что их ведёт Златогривый Лев, но, в отличие от Брендана, склонен забывать о его заветах и высшей цели своего странствия – достаточно вспомнить эпизод на Острове Мёртвой Воды. Соблазнённый богатствами, которые может подарить находящийся там золотой источник, король пытается предъявлять права на остров как на часть Нарнии, угрожая убить любого, кто проговорится о его существовании: «"The King who owned this island," said Caspian slowly, and his face flushed as he spoke, "would soon be the richest of all the Kings of the world. I claim this land for ever as a Narnian possession. It shall be called Goldwater Island. And I bind all of you to secrecy"» [Ibid, p.486]. Лишь упрёк Люси и явление Льва в самый последний момент приводят короля в чувство. Одним словом, герой ведёт себя как сама морская стихия, с которой он связан посредством имени.
Во-вторых, интертекстуальные связи на уровне персонажей проявляются в том, что в сказке Льюиса, как и в «Плавании Св.Брендана», присутствуют фигуры т.н. «лишних», или «опоздавших». «Плавание…» сообщает, что среди монахов Брендана таковых было трое: один – покаявшийся вор; второй – человек доброго нрава, но малой веры, оставленный на Острове Отшельников Трёх Возрастов с целью духовного совершенствования; третий, не сумевший преодолеть «адского» устроения собственной души и отправившийся на вечные муки в преисподнюю: «Когда он <…> выбрался на мрачные камни, перегрины увидели огромных демонов, появившихся из неприметной расщелины и схвативших инока. В то же мгновение скала покрылась огнём, дымом и в воздухе запахло серой» [4, с. 131].
В хронике Льюиса «опоздавших» матросов оказывается не трое, как в «Плавании…», а четверо: в их числе лорд Руп, которого команда подобрала на Острове Тьмы, и который в силу пережитого там душевного потрясения оказался не в силах продолжать путь, и ещё трое матросов, вначале отказавшихся плыть в Страну Аслана. Лишь в последний момент они меняют решение. В итоге на борту оказываются все, кроме лорда Рупа и человека, переменившего решение самым последним («And very shortly after that there was only one left. And in the end he began to be afraid of being left behind all on his own and changed his mind») [3, p. 525].
По мысли А.Ю.Шабанова, образы «опоздавших» демонстрируют явную «смысловую отсылку к евангельским событиям», где в качестве «лишних» выступали те, кто «следовал за Христом, становился свидетелем Его чудес, слушателем Его слов», но не более чем из любопытства, из-за чего ««застревал» на каких-то локальных островах сомнений или искушений» [5]. Эта отсылка успешно срабатывает и в контексте «Покорителя Зари…».
Для первого из «опаздавших» монахов Брендана таким «локальным островком», преградившим дальнейшее движение, становится замок – «великолепная, но заброшенная цитадель», окутанная непроницаемым мраком и столь же непроницаемой, «жуткой» тишиной [там же], своеобразным эквивалентом которого у Льюиса выступает Остров Тьмы, прельстивший лорда Рупа тем, что там «dreams <…> come to life, come real» [3, p.509]. Герой надеялся, что его сокровенные мечты станут явью, стоит ему лишь высадиться на заветный берег, а получил пытку ночными кошмарами, т.к. не сумел сразу понять разницы между грёзами и ночными сновидениями («Not daydreams: dreams») [Ibid], многие из которых «make you afraid of going to sleep again». В том и в другом случае герои оказываются в неком таинственном (по ирландской традиции, «тонком») месте, в «сердце тьмы», где обнаруживает себя власть страшных демонических сил. Мрак, окружающий место, где оказались персонажи, в обоих случаях выступает «метафорой духовной слепоты, а следовательно, и душевной слабости». Духовная слепота ведёт ко греху [5] (воровство и нарушение обета нестяжания героем «Плавания…» на глазах у игумена; любопытство и поиск «лёгких путей» к достижению счастья героем «Покорителя…»), грех же становится причиной осуждения свыше: инок св.Брендана наказан смертью, а Руп близок к потере рассудка – неслучайно Каспиан характеризует его как «a broken man», т.е. «someone having given up all hope, despairing» [6, p.219] – букв. «разбитый», «сломанный», «сокрушённый» бедами или потрясениями; отчаявшийся; человек с надорванной душой. Выбравшись с помощью друзей из этого места, он ещё долго будет не в силах прийти в себя, а единственным желанием героя станет «sleep without stint or measure, and sleep in which no faintest footfall of a dream was ever heard» [3, p. 523]. Но если поведение льюисовского лорда ещё можно понять, то кража, совершённая иноком Брендана, откровенно бессмысленна – герой прельстился золотой уздечкой (по др. версии – серебряным ожерельем), но в паломничестве оба предмета бесполезны, спрятать их трудно, а радость обладания, по мнению упомянутого А. Ю. Шабанова – «сомнительный мотив». Далее исследователь отмечает, что «словно про этого перегрина говорил в XX веке Хосе Мария Эскрива», приводя его строки:
Ты не злой по природе,
Но таков ты наружно.
Это глупость, поверь мне,
И так делать не нужно.
Не растрачивай силы –
Не избегнешь ведь гроба
И усвой до могилы:
Глупость хуже, чем злоба [Приводится по: 5].
Другие «опоздавшие» соблазняются возможностью ежедневно вкушать королевское угощение за столом Аслана на острове старца-звезды («And there's some here chat are looking very hard at that table and thinking about king 's feasts who were talking very loud about adventures on the day we sailed from Cair Paravel, and swearing they wouldn't come home till we'd found the end of the world») [3, p.524], оставаясь безразличными к самому Льву, устроившему этот стол «for those who come so far» в отчаянной попытке отыскать его страну. Но они вовремя раскаиваются и продолжают путь, а по его завершении благополучно возвращаются домой – кроме одного, который остаётся на острове, откуда впоследствии сбегает во враждебный Нарнии Тархистан. В этом краю Аслана называют «a dreadful Narnian demon that appeared in the form of a lion», не зная «none of the true stories about the great Lion, the son of the Emperor-over-the-sea, the King above all High Kings» [Ibid, p.282], им правит демонообразная богиня Таш, которая «has four arms and the head of a vulture» и которой приносят человеческие жертвы («They kill Men on his altar»)[Ibid, p.685]. Именно туда переселяется матрос, тем самым повторяя судьбу последнего из монахов прп. Брендана, который предпочёл добровольно покинуть корабль, в то время как остальные всеми силами пыталась его остановить: «<…> вдруг один из иноков поднялся со своего места и, ничего не говоря, бросился за борт. ”Стой, вернись, куда ты?” – закричали перегрины, побросав вёсла. <…>.Монахи пытались развернуть судно и догнать собрата, но <…> все попытки оказались тщетными» [4, с.131]. Никто не проклинал его и не осуждал на муку – это был личный выбор героя, так и не сумевшего принять Божественной любви. Помочь ему оказывается не в силах даже св.Брендан.
По сути, тем же путём идёт и персонаж Льюиса – этого человека Каспиан хотел забрать в Нарнию по возвращении из Страны Аслана, однако тот решил иначе. По мысли Льюиса, это решение явно гибельно. Вкладывая в уста Аслана слова о том, что в его страну «есть пути из всех миров», и, стало быть, из Тархистана тоже (Эмет был принят Златогривым Львом в Новую Нарнию, ибо его намерения были чисты, и в сердце своём этот юноша носил высокое представление о Божестве, хотя и считал себя служителем враждебной Аслану Таш) [7, с.325], автор всё же не ставит знак равенства между вынужденным пребыванием в неведении и осознанным предательством. Продолжая рассказ об этом матросе, Льюис отмечает, что в Тархистане «he told wonderful stories about his adventures at the End of the World, until at last he came to believe them himself», и от этих слов веет стыдом и одиночеством, испытываемыми «от нахождения вне сообщества, посвятившего себя добру» [8, с.190].
Полагаем, что к героям «Покорителя…» применима классификация, предложенная А.Ю.Шабановым по отношению к героям «Плавания Брендана», в соответствии с которой клонфертский монах и его 17 спутников выступают символами разных уровней духовного состояния человечества, и таковых исследователь выделяет 5:
1й: святость, подтверждённая даром пророчества, – это сам Св.Брендан; у Льюиса этот уровень представлен такими персонажами, как Каспиан, Люси, Эдмунд и Рипичип, которые полностью посвящают себя добру. Так, Эдмунд и Каспиан справедливы, самоотверженны, почитают Аслана и правят Нарнией как его верные наместники. Высшее счастье для Люси – прижаться к Аслану и спрятать лицо в его сияющей гриве. Рипичип на борту корабля проводит дни, «подавшись вперёд, всё время пристально гладя на восток» [8, с.195] – ведь там находится таинственная страна Аслана, предел мечтаний персонажа. Но именно на долю этих героев выпадают наиболее трудные испытания.
2й: вера и верность – это избранные им 14 спутников; у Льюиса его занимают лорд Берн и капитан Дриниан;
3й: кающиеся грешники – в «Плавании…» это обратившийся вор; в «Покорителе Зари» пример искреннего покаяния являет Юстес Вред, персонаж, который вначале не способен думать ни о ком, кроме себя и сам мир рассматривает «как хранилище физического материала, который наука может использовать для человеческого прогресса», но «отвергает или игнорирует идеи духовной действительности и объективных нравственных ценностей» [9, с.271-272]. Лишённый воображения и закрытый для всего сверхъестественного, Юстес ведёт себя как закоренелый сноб, характер которого отражает позицию его «прогрессивных» родителей и учителей «Экспериментальной школы», где отъявленным хулиганам потакают, а разговоры о «неясных, не поддающихся наблюдению явлениях» (например, о добродетелях), воспринимаются «как простые разговоры о наших чувствах» [10, с.155]. Но после встречи с Асланом он «начинает с чистого листа», из циника и эгоиста превращаясь в самоотверженного «друга Нарнии». На этой же ступени находятся матросы, которые возроптали и не захотели плыть дальше, но потом изменили решение, но Льюис не уделяет им большого внимания.
4й: люди, при малой вере сохранившие нравственную жизнь – это второй из «опоздавших» монахов; у Льюиса ему соответствует лорд Руп, герой, всей душой преданный Каспиану и Нарнии, но состояние которого из-за полученных на Острове Тьмы душевных травм оказывается столь плачевно, что он не в силах вынести дальнейшего плавания. Поэтому Рупа оставляют на острове Раманду, как Брендан высаживает одного из иноков на Острове Отшельников Трёх Возрастов.
5й: люди проклятые, отвергнувшие Бога и отлучившие себя от Него, – это последний «опоздавший». [11, с.109]. Среди спутников Каспиана это матрос, сбежавший в Тархистан.
В море все эти люди выходят вместе, но причалить к обетованным берегам дано лишь лучшим из лучших [там же]. Смерть одного инока и мука второго, безумие Рупа и отступничество последнего матроса ясно дают понять, «что успешное завершение путешествия – дело не предопределённое и прежде чем мореплаватели пройдут все необходимые уроки для достижения «Земли Обетованной Святым» [6], «лишние» неминуемо будут потеряны».
Ряд интертекстуальных маркеров возникает также на уровне идей. Далее скажем о них чуть более подробно.
Как известно, «путешествия в далекую или воображаемую страну и описания этих путешествий – непременное культурное явление древнего и средневекового мира, ведущее свое начало со времен античности, а, может быть, и с библейских времен» [12, с.31]. Д.С. Пенская пишет, что появление «Плавания Брендана» обусловлено «возникновением и развитием монашества; стремлением объяснить его цели и смысл» [13, с. 698]. Памятник служит авторитетнейшим источником по истории ирландского монашества и сам по себе есть не что иное, как «символический свод монашеских правил, календарь праздничных дней и часов молитвы», «аллегория духовной жизни, послушания, веры, благая весть о грядущем спасении». Ей вторит Е.Старшов, отмечая, что это произведение «показывает нам свершение подвига преподобных – достижение по воле Божией <…> через трудности, опасности и искушения» «сокровенного рая» [14, с.77], или Царствия Божьего, которое, согласно Евангелию, «внутрь вас есть».
Льюисовское «Плавание…», родившееся на много веков позднее, доносит до нас отголоски этих проблем, облекая описание христианской жизни вообще (а не только монашеской) и ее сути в форму увлекательной сказочной истории. Поскольку повесть Льюиса являет собой реконструкцию «Плавания Брендана», то в ней сохраняются его ключевые идеи.
Прежде всего это идея жизни как дороги, по которой человек должен странствовать, словно пришелец и гость в этом мире. Это странствие проходит среди «стран», городов и населяющих их людей, являя собой путь к высшей цели даже тогда , когда на пути возникают тупики, опасные повороты и ложные указатели. Злоключения странников среди бушующих волн и на неведомых островах расценивались как длительное и трудное путешествие к Божественной истине и как становление собственной личности посредством похождения через различные испытания. Герои Льюиса садятся на корабль и устремляются туда, где «небо сходится с землёй», подобно кельтским монахам, избиравшим страннический образ жизни, дабы стать ближе ко Христу, ибо в повседневном мире всё давным-давно упорядочено и расставлено по местам: «Здесь банк, там аптека с фонарём, дальше за цветочным магазином церковь, где раз в неделю Богу отдаётся должное», в то время как в странствии «банки, да и церкви принадлежат чужому уютному миру, Бога же надо искать» [11, с. 41]. Странствуя в поисках священной реальности, те и другие научаются решать духовные и нравственные вопросы, быть мужественными в испытаниях и не унывать. Также они овладевают искусством смотреть на мир через призму Божественного Промысла о всяком творении, воспринимая вечное и надмирное посредством временного и телесного: «Сакральное раскрывается внутри профанного <…> как его тайная сущность, а не как недостижимый идеал. Как Христос воплотился в человеке, так и Царство Божие воплощается в истор ическом и вполне человеческом сообществе <...>. Царство Божие, сакральное бытие – не в будущем; оно «здесь и сейчас»» [15, с. 4], и не вне человека, а в нем самом. Это Царство уже состоялось для тех, кто сумел открыть сакральное измерение собственной души. Так путь через океанские просторы оказывается путём через саму действительность, в процессе которого идёт как познание всесилия и величия Творца, так и духовное становление личности. Герои обоих повествований встречаются с диковинами мира видимого, прикасаются они и к тому, что ожидает их в Мире Ином [5]. Добро и зло, радость и страдания, бесчестье и праведность, опасности и чудеса – через всё это им надо пройти, прежде чем цель странствия будет достигнута.
Показательно также, что в кельтской «Книге Мёртвых», посвящённой тайнам загробного мира, говорилось о том, что на пути посмертного странствия души время от времени возникают своеобразные «остановки» или «привалы», в роли которых и выступают чудесные острова, впоследствии перекочевавшие в тексты «Плаваний…», в том числе и в «Плавание Св.Брендана», а оттуда – в льюисовскую хронику, что сообщило им новую функцию: они стали учить «искусству умирания» и «направлять душу на её пути в иной мир, полный опасности и чудес» [11, с.85]. Тем более, что для двух из четырёх главных льюисовских персонажей (Эдмунда и Люси) это плавание на Восток в Страну Аслана оказывается действительно последним посещением волшебного мира: следующее их возвращение будет лишь после смерти и уже навсегда.
Итак, важнейшим аспектом повествовательной стратегии К.С. Льюиса является использование мифопоэтических образов и мотивов, стремление к сходству между ситуациями мифологических повествований, и возникающими на страницах собственных фантастических произведений, демонстрирующих попытки моделирования действительности по законам мифологического мышления. Интертекстуальные связи между хроникой Льюиса и «Плаванием Св.Брендана» возникают в разные моменты и на разных уровнях. Во-первых, они появляются на уровне персонажей: взаимосвязь между судьбами её героев и героев бренданианы проявляется в символике имени (имена Каспиана и Брендана, объединённые «водной», «морской» семантикой и построенные по одной языковой модели), а также в образах «лишних», которые присутствуют на страницах обоих произведений и на которые возложена огромная смысловая нагрузка. Кроме того, в обоих текстах персонажи выступают в качестве своего рода символов – символов разных уровней духовного состояния человечества, и таковых в том и другом случае насчитывается 5. Во-вторых, аллюзии на миф о поисках Острова Святых появляются на уровне идей: как «Плавание Св.Брендана», так и «Покоритель Зари» являют собой «аллегорию духовной жизни»; содержание обоих текстов определяют одни и те же фундаментальные идеи: идея жизни как дороги, по которой человеку нужно странствовать, идея пути к Богу как пути-испытания, пути-подвижничества, в процессе которого формируется новый взгляд на мир и происходит преображение личности. Сказанное позволяет сделать вывод, что на протяжении повествования осуществляется непрерывный диалог между льюисовской хроникой и текстом «Плавания Брендана», являющегося хрестоматийным для ирландской культуры.
Ссылки на источники
1.Родина М.В. Библейский эсхатологический миф как прецедентный текст в фантастической повести К.С.Льюиса «The Last Battle» (из цикла «The Chronicles of Narnia»). – Тамбов: Грамота, 2013. № 11. Ч. 1, с.168-171, 224 с.
2.Старшов Е.В. Сятые древней Ирландии. – М.: 2010, 183 с.
3.Lewis C. S. The Chronicles of Narnia. London: HarperCollins Publisher, 2011
4.Плавание Св.Брендана // Шабанов А.Ю. Святой Брендан Мореплаватель. Поиски Земли Обетованной. – Тверь, 2001, 167 с.
6. Oxford Dictionary of English, third edition. Oxford University Press, 2011 (OED)
7. Сеннет Д. Достойный лучшего Бога: разнообразие религий в «Хрониках Нарнии» // ««Хроники Нарнии» и философия: лев, колдунья и мировоззрение» М.:2011, с.321-339
8. Гайне Дж.Анакер Нарния и нравственное воображение//««Хроники Нарнии» и философия: лев, колдунья и мировоззрение» М.: 2011, с.186-203,
9. Меньюдж Э. Почему Юстес почти заслужил своё имя: критика современного секуляризма у Льюиса//««Хроники Нарнии» и философия: лев, колдунья и мировоззрение» М.:2011, с.271-287
10. Дэвис Б. Тотальное преображение: нравственное образование и встреча с Асланом //««Хроники Нарнии» и философия: лев, колдунья и мировоззрение» М.:2011, с.153-171
11. Шабанов А.Ю. Святой Брендан Мореплаватель. Поиски Земли Обетованной. – Тверь, 2001
12. Рождественская М.В. Образ рая: от мифа к утопии. Серия “Symposium”, выпуск 31. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.31-46
13. Пенская Д.С. Ирландское «Плавание Брендана» и византийское «Сказание отца нашего Агапия»: возможные точки пересечения // Индоевропейское языкознание и классическая филология – XVII (чтения памяти И. М. Тронского). - СПб., 2013. - С. 697-716
14. Старшов Е.В. Сятые древней Ирландии. – М.: 2010
15. Телегин С.М. Литература и мифологическая революция: Проблемы мифореставрации. Саарбрюккен, 2011. С.4
И за это премного благодарен. К сожалению, книги этой пока не читал, постараюсь в ближайшее время исправить этот недостаток.
Отмечу, что по той же ссылке "Плавание" можно не только прочесть, но и и скачать - в форматах fb2, epub и mobi. _________________ За Нарнию! За Аслана!
А у меня ещё вот что есть: Плавание св.Брендана на английском языке: http://markjberry.blogs.com/StBrendan.pdf, кому интересно, можете ознакомиться вот по этой ссылке, к сожалению, пока не умею прикреплять файлы к сообщениям
Скопирую сюда мой старый комментарий из ДРУГОЙ ТЕМЫ. Пусть всё будет в одном месте:
Цитата:
Cокол писал(а):
По всей вероятности, от названия "Теревинфия" тоже можно линию провести, которая указывала бы на происхождение названия?..
Пусть переведёт кто-нибудь другой, я не лингвист. Но попытаюсь "догадаться", что могло послужить источником для Льюиса. Дело в том, что всё путешествие короля Каспиана на восток есть не что иное, как подражание средневековым рассказам о фантастических путешествиях к дальним пределам обитаемого мира. Это был целый жанр в литературе того времени, очень богатый и разнообразный. К сожалению, для российского читателя он остаётся практически неизвестным, а вот Льюис, как учёный-медиевист, прекрасно знал все эти тексты. Единственное, что я могу вам предложить на данную тему, это сборник замечтального популяризатора старинной литературы, увы, уже покойного, Николая Сергеевича Горелова - "Плавание Святого Брендана".
Но вернёмся к Льюису. Так вот, в средние века представления человека о морском пути на восток были совершенно иными, чем у нас. На большинстве карт "восточный путь" представлял собой преодоление огромного водного пространства, усеянного множеством островов, о каждом из которых ходило немало слухов, порой, самых причудливых. Не правда ли, очень напоминает начало путешествия Каспиана? Для примера вот фрагмент карты 1545 года:
Итак, в моём представлении Теревинфия может быть обыгрыванием названия одного из островов в Восточном океане, а именно о. Тапробана, известного с древних времён и ныне чаще всего ассоциирующегося с Шри-Ланкой (Цейлоном). Но я не настаиваю.
Добавлено: Сб Сен 17, 2022 9:05 pm Заголовок сообщения:
Интересно, что только в одном переводе названия на русский учитывается реалия английского языка: все корабли и их названия ЖЕНСКОГО РОДА! Поэтому переводить "Dawn Treader" следовало бы как "ПоспешающАЯ к рассвету", "ПокорительНИЦА зари" и так далее.
Но вместо этого мы имеем вот что:
"Поспешающий к рассвету",
"Покоритель зари",
"Утренний путник",
"Рассветный путник"...
...и только у Людмилы Ляховой правильный гендерный вариант - "Утренняя заря".
Это же относится к другому кораблю - "Splendour Hyaline". Он должен был называться "БлистательнАЯ" или "ПенящАЯ волну", но перевели в мужском роде... и только у Людмилы Ляховой "Морская Звезда".
Часовой пояс: GMT + 6 На страницу Пред.1, 2, 3След.
Страница 2 из 3
Вы можете начинать темы Вы можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
Template->make_filename(): Error - file quick_reply.tpl does not exist
FAQ
Поиск
Группы
Профиль
Вход
Я сама ярый поклонник Льюиса, Нарнии, мифа и кельтской христианской традиции! 
