Обсуждение книги ЛКПШ.

Pietro

Она и для русских читателей оказалась первой и долгое время оставалась единственной. Вообще ЛКПШ стоит особняком. Именно потому что не задумывалась, как часть чего-то большего. Она во многом отличается от других Хроник Нарнии и ближе прочих к жанру традиционной английской волшебной сказки. Поздние повести более самобытны и меньше зависят от "материи Англии".
_________________
Песнь, что пою я – лишь эхо невнятное
Грез золотых, порождения снов,
Сказ, нашептанный в часы предзакатные,
Избранным душам завещанный зов.
© JRRT

Pietro

Изменения, которые внёс К.С. Льюис в американское издание «Хроник Нарнии». Часть первая: «Лев, колдунья и платяной шкаф».

(Вторая часть здесь: http://www.narnianews.ru/modules.php?name=Forums&file=viewtopic&p=42771#42771)

В 1950 г. в США издательством «Macmillan» было выпущено первое американское издание «Льва, колдуньи и платяного шкафа». Используя эту возможность, К.С. Льюис внёс несколько правок в новое издание. Эти исправления были полностью проигнорированы в последующих британских изданиях, а в 1994 г. и в США вернулись к первоначальной редакции текста. Итак, давайте сравним британское издание с теми изменениями, которыми были осчастливлены американские читатели.

1) В главе первой, «Люси заглядывает в платяной шкаф», дети попадают в дом профессора Кёрка и планируют вылазку в ближайший лес. Питер предполагает, что в нём есть орлы, олени и ястребы, Люси добавляет барсуков, Эдмунд – лисиц, а Сьюзен – кроликов. В американском издании Льюис заменяет лисиц Эдмунда на змей, а кроликов Сьюзен – наоборот, на лисиц. Пол Форд считает, что это было сделано для того, чтобы подчеркнуть те свойства, которые традиционно ассоциируются со змеями (обман) и лисами (лукавство).

2) В главе шестой, «В лесу», капитан секретной полиции королевы Джадис носит имя Могрим (Maugrim), но Льюис переименовывает его в Фенрира (Fenris Ulf). А в главе двенадцатой, «Первая битва Питера», имя Питера Пэвенси, при посвящении его в рыцари, меняется с «сэр Питер, Погибель Волка» (Wolf’s-Bane) на «сэр Питер, Погибель Фенрира» (Fenris-Bane). К сожалению, в переводе Г. Островской это прозвище утратило первоначальный смысл («Гроза Волков»).

В обоих случаях Льюис вдохновлялся своей любимой скандинавской мифологией. Фенрир (исл. Fenrisúlfr) – чудовищный волк, который в день Рагнарёка (Последней битвы) будет сражаться с асами (богами). А «Погибель Фенрира» (Fenris-Bane) отсылает нас к прозвищу великого воителя Сигурда Вёльсунга, прозванного «Погибелью Фафнира» (исл. Fáfnisbani). Сравним с эльфийским прозвищем Турина – «Погибель Глаурунга» (эльф. Dagnir Glaurunga, англ. Glaurung’s Bane) из «Сильмариллиона» Дж.Р.Р. Толкина. Любопытно также, что в скандинавской традиции «Погибель Фенрира» (исл. bana Fenrisúlfs) – это Видар, сын Одина, который в день Рагнарёка одолеет Волка и станет правителем нового мира.

3) В главе тринадцатой, «Тайная магия давних времён», Джадис говорит Аслану о своём праве получить жизнь Эдмунда и напоминает о знаках, высеченных на камнях (fire-stones) Заповедного Холма. (О всех нюансах этого места и ошибках перевода, см. мою заметку в теме «Неизвестные Хроники Нарнии».) Льюис заменяет эти камни на «ствол Мирового Ясеня» (trunk of the World Ash Tree). Здесь мы снова встречаемся со скандинавской мифологией. Мировой Ясень – это священное древо Иггдрасиль, на котором девять дней висел бог Один, пронзённый копьём, чтобы обрести знание рун (не на них ли намекает Джадис?). В своё время Льюис был покорён этим эпизодом из «Речей Высокого», цитата из которых стала эпиграфом к его поэме «Даймер». Льюис писал Артуру Гривзу (цитирую с сокращениями): «встретив идею жертвоприношения в языческой легенде, я не возражаю против неё нисколько; если я встречаю идею бога, приносящего себя самого в жертву себе же, мне она очень нравится и непостижимым образом трогает; идея умирающего и оживающего бога точно так же трогает меня, если я её встречаю где-нибудь за пределами Евангелий». Более подробно об этом см. в теме «Льюис и Толкин: Мифопоэйя и её история».
_________________
Песнь, что пою я – лишь эхо невнятное
Грез золотых, порождения снов,
Сказ, нашептанный в часы предзакатные,
Избранным душам завещанный зов.
© JRRT

Lucy1994

Спасибо большое за интересную информацию! Smile

Раньше никогда не знала об этом... Embarassed

_________________
Хватит вести себя как взрослые! Сказала, что видела, значит видела! Я не сумасшедшая!

Pietro

Что читают фавны

В тексте «Хроник Нарнии» рассыпано великое множество мелких деталей, так сказать, элементов фона основного повествования, которые по большей части либо не замечаются читателем, либо он не присматривается к ним внимательно. Одним из таких примеров может служить обстановка в пещере фавна Тумнуса в повести «Лев, колдунья и платяной шкаф». Меня в ней заинтересовали, главным образом, книги.

Tinidril

Ух ты. Даже не знаю, что сказать. Ужасно забавная статья. Здорово! Smile

_________________
Соломон называл свою жену Сестрой. Можно ли считать женщину совершенной женой, если хоть один раз, в определенный момент , в определенном настроении, мужчина не почувствует потребности назвать ее Братом? "Боль утраты"

Cокол

Pietro

Шикарный материал! И вполне... Эээээ... Невинный... В общем-то, про сексуальную активность фавнов, полагаю, наслышаны / начитаны все, кто учился в обычной средней школе. А уж сатиры... Ооооо... Их описание... Такое описание... Легко представить себе, КАК сильно краснели (во всяком случае, по первости, с непривычки) дети, пришедшие из нашего мира. То, что сказал Дж. Р. Р. Толкин - очень интересно! Я этого не знал. Честно скажу, не знаю, шутил он или нет. Осмелюсь предположить, что нет, ибо человеком он был очень въедливым, любившим точность. Версия о том, что сказанное им было почерпнуто из черновой рукописи К.С. Льюиса - представляется мне наиболее правдоподобной. Но! Друг! Какой шикарный разбор книг, стоявших на полке в пещере мистера Тамнуса! Мама дорогая! Никогда не видел ничего подобного ни на одном нарнийском ресурсе. Да, вот... Чуть не забыл. Книги мистера Тамнуса меня очень, что называется, зацепили, когда я был маленьким. Вспоминаю, что, будучи птенчиком, я не раз возвращался к этим книгам и мечтал их почитать. Конечно, ничего умного в мою головёнку не приходило. Но книги фавна меня к себе тянули! А сейчас у меня ровно такое чувство! Как в детстве! Хочу туда! Как можно скорее!
_________________
ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН И БУДЬ ЧТО БУДЕТ

"...благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его".
К.С. Льюис, "Последняя Битва".

Cокол

Pietro

Рождественский Дед (Father Christmas) в повести «Лев, Колдунья и Платяной шкаф» играет довольно важную роль. Проблема в том, что большинство поклонников творчества Льюиса в России знает довольно мало о традиции рождественских праздников в Великобритании в первой половине XX века, когда происходят действия повести и когда, собственно, Льюис её писал. Привычный нам Дед Мороз – во многом порождение советской эпохи – в чём-то, конечно, схож с Рождественским Дедом, но различий куда больше.

Но Рождественского Деда можно найти не только в «Хрониках Нарнии» К.С. Льюиса, но также и в «Письмах Рождественского Деда» Дж.Р.Р. Толкина. В предисловии переводчиков к первому русскому изданию «Писем» содержится немало интереснейших подробностей о том, как отмечалось Рождество в Англии вообще и в семье Дж.Р.Р. Толкина в частности. Уверен, этот текст будет полезен всем, кто хочет лучше понять и Рождественского Деда «Хроник Нарнии». Предисловие довольно длинное, но кромсать его рука не поднимается.

* * *

Рождество, любимый праздник англичан, в доме Толкинов справляли, как принято в респектабельной английской семье: с подарками, сюрпризами, добрыми пожеланиями. Для детей Толкина – Джона (родился в 1917 году), Майкла (родился в 1920 г.), Кристофера (1924 г.) и Присциллы (1929 г.) – эти семейные торжества стали одним из самых отрадных воспоминаний детства. Вот что пишут Джон и Присцилла Толкины : «В Сочельник возбуждение достигало своего апогея: после чая наставало время подняться наверх и выбрать один из Рональдовых шерстяных зимних чулков, – весьма серьёзный ритуал! – и выбирали мы с превеликим тщанием, оценивая размеры каждого. Уснуть потом долго не удавалось.

В рождественское утро – подобно тысячам других детей – нам разрешалось заглянуть в чулки и развернуть тщательно выбранные для нас подарки. Однако кроме подарков мы каждый раз получали письмо от самого Рождественского Деда, со штемпелем «Северный Полюс» и самой что ни на есть настоящей «северно-полюсной» маркой!» (Дж. и П. Толкины, Семейный Альбом Толкинов, 1992, с. 59). В отличие от большинства детей подрастающим Джону, Майклу, Кристоферу, а потом и Присцилле сказочно повезло: Рождественский Дед, английский аналог привычного нам Деда Мороза, с ними переписывался! Причем не просто отделывался несколькими поздравительными строчками, но вёл живой, остроумный, очень «личный» диалог: отвечал на просьбы, благодарил за тёплые послания, сетовал на непредвиденные задержки и неприятности с подарками, передавал приветы близким, с нетерпением осведомлялся, когда же в переписку включатся младшие, и ненавязчиво намекал старшим о том, что они вот-вот выйдут из «чулочного» возраста. И рассказывал, рассказывал…

Началась переписка незадолго до Рождества 1920 года: именно тогда трёхлетний Джон получил по почте необычного вида конверт с письмом и вложенной картинкой, на которой Рождественский Дед нарисовал себя и свой дом. Именно это незамысловатое послание и положило начало традиции, продержавшейся более двадцати лет: вплоть до 1943 года, когда младшей, Присцилле, исполнилось четырнадцать. За это время семейство Толкинов несколько раз переезжало: сперва в Лидсе, затем из Лидса в Оксфорд, а затем в Оксфорде – из дома 22 в дом 20 по Нортмур-роуд. Но письма Рождественского Деда неизменно и безошибочно находили своих адресатов (в 1937 году вестник явился по старому адресу и нашёл дом опустевшим; но, конечно же, вскорости недоразумение разъяснилось). На протяжении многих лет дети не догадывались, что роль Рождественского Деда играет их отец. Для вящего правдоподобия Толкин подкупал почтальона, который, как ни в чём не бывало, и доставлял письма адресатам вместе с прочей почтой. Или Толкин испещрял пол вокруг очага следами из сажи, припорашивал конверты снегом и незаметно подбрасывал их в дом наутро после «визита» Рождественского Деда – изобретательность Толкина, как всегда, не ведала границ.

Дети подрастали один за другим, но, дорожа традицией, не спешили раскрывать младшим секреты «Рождественского Деда», точнее, его инкогнито. Так что маленькая Присцилла продолжала переписываться с хозяином Северного Полюса, когда братья её уже учились в университете. В шуточном стихотворном послании от 1938 года Рождественский Дед выражает надежду на то, что Присцилла ещё не раз ему напишет и не забудет ни его самого, ни прочих обитателей Северного Полюса – Северно-Полярного Медведя, снеговичков и эльфов. И, конечно же, ни Присцилла, ни её братья ничего не забыли. Более того, они сохранили этот своеобразный архив вплоть до наших дней: «Письма и картинки тщательно сберегались в огромном коричневом конверте: Рональд держал его в углу ящика письменного стола в своём кабинете. Там им суждено было лежать как семейному памятному сувениру до тех пор, пока, после смерти Толкина, письма не опубликовала Бэйли, жена Кристофера, в роскошном издании под названием Письма Рождественского Деда» (Семейный Альбом Толкинов, с. 60). Сегодня на английском языке существует по меньшей мере пять изданий Писем, три из которых можно считать основными: Письма Рождественского Деда (выпущено в 1976 году), Письма от Рождественского Деда (1995) – малого формата, с вынимающимися из конвертов письмами, Письма от Рождественского Деда (1999) – дополненное, в жёстком переплёте и суперобложке. К сожалению, все они неполны. Несколько писем (например, за 1921 и 1922 годы) безвозвратно утрачены и не представлены ни в одном из изданий; кое-где картинки не соотносятся с текстом и с маркой.

Тем, кому интересно проследить эволюцию Толкина как художника на примере иллюстративного материала Писем и оценить иллюстрации с художественной точки зрения, можно порекомендовать обратиться к соответствующей главе превосходной книги Вэйна Хэммонда и Кристины Скалл Дж. Р. Р. Толкин: Художник и Иллюстратор (1995). Сами оригиналы – то есть письма и конверты – хранятся сейчас в Бодлеянской библиотеке (Оксфорд) в отделе рукописей Толкина: рисунки 36–68; 83, фолио 1–65; 89, фолио 18.

Письма Рождественского Деда предназначены в первую очередь для того, чтобы поразвлечь детей, доставить им несколько приятных минут, – как благодаря элементу неожиданности и сюрприза, так и благодаря максимально приближенному к детскому восприятию сюжету. Комичные перипетии особенно замысловатыми не назовёшь; ежегодные истории представляют собою набор забавных и увлекательных эпизодов, в которых неисправимые шалуны получают по заслугам, а Рождественский Дед, несмотря на все свалившиеся на него неприятности, успевает-таки доставить подарки в срок. Каждый год представителям подрастающего поколения семейства Толкинов приходили вести с Северного Полюса: об очередных проделках и провинностях Северно-Полярного Медведя, о шалостях белых медвежат, о героических битвах с гоблинами.

Письма Рождественского Деда возникают из традиции. Они существуют на прочной основе, зафиксированной в массовом сознании через всевозможную печатную продукцию, общераспространённые обычаи, поверья, игрушки, – одновременно запечатлённой и в слове, и в визуальных символах (в одном из писем Рождественский Дед просит не верить картинкам, где его изображают на аэропланах и автомобилях, в другом уверяет, что вопреки «книгам» оленей у него не двенадцать пар, а семь). Письма вырастают из традиции – и возвращаются в неё же, в свою очередь способствуя её непрерывному формированию: так, ежегодные английские подборки рождественских открыток пополняются репродукциями толкиновских рисунков, а следовательно, уже устоявшаяся в культуре система образов обогащается новыми подробностями видения Рождества. Для ребёнка и взрослого, соприкоснувшегося с вымышленным миром Писем, эльф Ильбэрэт и Северно-Полярный Медведь Карху становятся столь же полноправной и неотъемлемой частью рождественской традиции, как сам Рождественский Дед и его оленья упряжка.

Но что представляет собой сама английская традиция празднования Рождества, своеобразной летописью которой и являются Письма, при всей их простоте и комичности? Это сложная, прихотливая смесь христианских и языческих элементов; придуманный Толкином мир как раз и отражает двойственный характер её «английскости». А для того, чтобы лучше понять мир Писем, необходимо подробнее рассказать о том фоне, на котором Письма возникают – и начинают жить своей жизнью.

Сама дата Рождества – 25 декабря (принятая христианским миром Западной Европы ещё в IV веке) – удачно пришлась на дни, когда германский мир праздновал свой собственный праздник – Йоль (в Англии получивший название Yule, Йуль). В это время, в день зимнего солнцестояния, германцы, норвежцы, исландцы жгли костры, приветствуя возвращение солнца. Сегодня мы с трудом распознаём в христианском празднике черты языческой обрядовости, но изначально Рождество как таковое вводилось «под маской» Йоля. Так, один из правителей германского мира, норвежский конунг Хакон Добрый (умер около 960 года), желая утвердить в стране христианство, ввёл закон, повелевающий отмечать христианское Рождество одновременно с Йолем: «Каждый должен тогда варить пиво из меры зерна под страхом денежного взыскания и праздновать, пока хватает пива». Но тот же самый принцип успешно применила и Церковь в отношении языческих празднеств 25 декабря. Папа Григорий велел своим миссионерам «по возможности приспосабливать церемонии христианских служб к языческим, чтобы нововведения не отпугивали людей». Обряды не отменяли – им находили альтернативное христианское истолкование, а английское Рождество так до конца и не избавилось от языческого привкуса. Неудивительно, что ближайшим родственником Рождественского Деда Писем оказывается Прадедушка Йуль: тот, кто выполнял его функции до Рождества как такового.

Та же самая двойственность ощущается и в образе заглавного героя Писем. Очевидно, что это персонаж, параллельный русскому Деду Морозу; на западе его традиционно именуют Санта-Клаусом. Однако Толкин называет этого персонажа Рождественским Дедом (Father Christmas), и это показательно: он одновременно и Санта-Клаус англоязычной культуры, и Рождественский Дед, восходящий не столько к образу святого Николая, сколько к народной традиции. Именно поэтому в переводе мы предпочли «Рождественского Деда» более привычному «Деду Морозу». Но кто такой Рождественский Дед и кто такой святой Николай?

К Рождеству жители Британских островов готовились долго и основательно. Собственно, Рождество в представлении англичанина являет собой не столько конкретный день, сколько достаточно длительный период и целую цепочку событий – недели рождественского поста, предваряющие праздник как таковой (начало поста – четвёртое воскресенье перед Рождеством), и «двенадцать дней Рождества», за праздником следующие, и целая череда увеселений, в распорядители которых избирался Лорд Безобразий: именно ему предстояло обеспечить непрекращающуюся смену развлечений и забав начиная от сочельника и вплоть до Крещения (т. е. вечера 6 января: пресловутая «Двенадцатая ночь» Шекспира). А Рождественский Дед в качестве одного из обязательных персонажей фигурировал в рождественских пантомимах: их разыгрывали по всей Англии начиная с Духова дня и вплоть до самой Пасхи. В отличие от мистерий и мираклей такого рода рождественские действа подчеркнуто нерелигиозны: противник убивает героя, но вмешивается доктор, и герой оживает вновь. Главный герой неизменно звался Святым Георгием, или Королем Георгием, противником его выступал Турецкий Рыцарь, а вот открывал представление Рождественский Дед. Вот как звучит начало традиционной рождественской пантомимы, текст которой был записан в 1893 году (любопытно, что данное действо ежегодно игралось в городке Чадлингтон в Оксфордшире, неподалеку от Оксфорда, университетского города, где учился и много лет преподавал Толкин и где росли его дети):

Рождественский Дед [декламирует, расхаживая по сцене]:

А вот и я, Рождественский Дед!
Рождество, честной народ,
Веселит нас всякий год;
Сочный ростбиф, сытный пудинг,
Добрый эль с собой несёт!..
Хозяин и хозяйка, мир вам и благодать:
В весёлый праздник Рождества зашёл вас повидать!
Надеюсь, шутки мои никого не обидели?
А не то скажите, и я уйду – только меня и видели!

(Перевод С. Лихачёвой)

События Писем тоже можно воспринимать как своеобразные мини-мистерии, где, как предписано жанром пантомимы, установленный порядок нарушается усилиями персонажа-трикстера (в этой роли выступает неисправимый шалун Северно-Полярный Медведь и его племянники, удавшиеся в дядю) или врага (гоблины), а потом благополучно восстанавливается. Заманчиво соотнести Медведя с пресловутым Лордом Безобразий: злополучный мишка не покладая рук участвует в подготовке к Рождеству – однако «безобразий» от него в результате едва ли не больше, чем пользы.

В одном из писем Рождественский Дед сообщает, что и его самого, и его батюшку со временем стали звать Николасами, в честь святого: того самого святого Николая, который стал прообразом английского Санта-Клауса. О жизни этого удивительного святого известно крайне немного: родился он в Ликии, малоазиатской провинции Римской империи, прожил там всю жизнь, стал архиепископом, умер в начале IV века н. э. Однако с именем его связано столько историй и легенд, что в средние века святой Николай-Николас числился одним из самых популярных святых: своим покровителем его почитали лодочники и рыбаки, пивовары, путешественники и паломники – ив особенности дети. В день святого Николая, 6 декабря, было принято оделять детишек гостинцами вроде золочёных пряников и игрушек: возможно, поэтому раздачу подарков под Рождество доверили именно ему, упростив его имя до Санта-Клауса. Именно ему 6 декабря дети пишут записки, сообщая, чего бы им хотелось получить в качестве рождественского подарка. Записки с пожеланиями полагается оставлять на подоконнике или в дымоходе: согласно легенде святой Николай наделил приданым трёх бедных девушек, оставив для них на окне три кошелька с золотом. Другая версия гласит, что святой Николай бросил кошельки с золотом в открытое окно и они упали в чулок, вывешенный на просушку. Отсюда обычай вывешивать чулки в Сочельник, столь популярный в семействе Толкинов.

Час вручения подарков не фиксирован и по сей день, хотя чулки обычно проверяют утром. Традиция рождественских даров – не только детям, но и взрослым – восходит также и к античности: в январские календы, 1 января, римляне обменивались подарками под названием strenae. Уже в средние века обмен подарками в Рождество упоминается как типично английский обычай – в аллитерационной поэме XIV века Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь (текст, с которым Толкин, как известно, работал вплотную) говорится о том, как:

...Из рук в руки дары вручались,
знать препиралась игриво, награды деля;
неудачам дамы долго смеялись;
тот же, кто выиграл, верно, не видел в том горя.

(Перевод С. Лихачёвой)

После Реформации святые утратили былую популярность – в том числе и святой Николай. Постепенно теряя черты христианского святого, образ Санта-Клауса слился с образом Рождественского Деда, уже знакомого нам краснолицего весельчака рождественских пантомим. Изначально этот персонаж респектабельностью не отличался: щегольский алый балахон распахивался на груди, щёки алели румянцем, – уж верно, не от воды! – а голову украшал венок из остролиста. Американцы слегка облагородили языческую картинку: благообразный старичок, седовласый и седобородый, в алой шубе и шапке (в Британии шапку заменяет капюшон), разъезжающий в санях, – это создание американских художников XIX века. Любопытная деталь: в 1914 году в Нью-Йорке была основана Ассоциация Санта-Клауса «для поддержки детской веры», которая отвечает на письма, адресованные англо-американскому коллеге Деда Мороза. А традицию семейства Толкинов в той же Америке продолжает издатель журнала Ravenhill Гэри Ханневел: каждое Рождество читатели и почитатели Толкина получают послание, в точности стилизованное под подлинные Письма вплоть до почерка и марок на конверте.

Помимо Рождественского Деда, чулков с подарками и озорного духа старинных пантомим в Письмах упоминаются и другие подробности, связанные с английским Рождеством. В письме от 1929 года Рождественский Дед сообщает о том, что он и его домочадцы отпраздновали приход зимы, устроив костёр (чтобы порадовать Белого Медведя): это соотносится и с кострами Духова дня (а в английской традиции именно с 31 октября начиналась подготовка к Рождеству), и с церемонией «святочного» (Йульского) полена. Упоминаются всевозможные вкусности и пиршества, а в дразнилке про Полярного Медведя говорится о его неуёмном аппетите: он съедает «мёд с ветчиной, с индейкой джем, соленья в сливках», «окорок, изюм, плам-пудинг и рахат-лукум». Во времена средневековья праздник Рождества – 25 декабря – ознаменовывался роскошным пиршеством. Летописи гласят, что на нескольких таких увеселениях гостям предлагалось «до трёх тысяч блюд». Для примера, при дворе Генриха V под Рождество, помимо всего прочего, подавались: «студень с горчицей, щука, приправленная пряностями, солёная минога, желе, подкрашенное цветком водосбора; лещ, морской угорь, лососина, плотва, белокорый палтус, раки речные, омар, осетрина, моллюски, жареный дельфин, линь, сазан, окунь и так далее, ещё 40 наименований пресноводных рыб; и марципан, украшенный ангелочками», а также непременно индейка и плам-пудинг (сливовый пудинг), причем в пудинг вкладывали монетку, кольцо и напёрсток: монетка – в залог мирских благ, колечко означало свадьбу, а напёрсток – праведную жизнь (вспомним попытки Повара начинить Большой Пирог такого рода «сюрпризами» в Кузнеце из Большого Вуттона).

Испокон веков в Англии принято было в преддверии Рождества – собственно, задолго до 24-го числа – украшать дом зеленью: остролистом, плющом и омелой. Этот обряд тоже заимствован из античности – во время зимних празднеств римляне убирали дом вечнозелёными растениями и дарили ветки друзьям: считалось, что зелень приносит счастье. Превратить остролист в христианский символ оказалось несложно: острые, как иглы, листья и кроваво-красные ягоды ассоциировались с терновым венцом. А ещё остролист отпугивал ведьм и, следовательно, приносил в дом удачу. В западных областях Англии девушкам рекомендовалось украшать постели ягодами остролиста, дабы отогнать гоблинов. В лучших английских традициях в Письмах Рождественского Деда веточки остролиста украшают марки, служат виньетками для стихотворного текста, тут и там встречаются на картинках. А непоседливый медвежонок Валкотукка, племянник Северно-Полярного Медведя, подкладывает остролист Рождественскому Деду в постель. С символикой зелени соотносится и второй загадочный родственник Рождественского Деда: Зелёный Брат. По всей видимости, это дух весны в фольклорной традиции, Зелёный Человек, или Зелёный Георгий: его изображение часто фигурирует на резных орнаментах старинных церквей как человеческая голова, окружённая листьями или выглядывающая из ствола дерева. Винчестерский собор – наглядный тому пример. Вполне уместно выглядит подарок Зелёного Брата Рождественскому Деду – зелёные штаны, по поводу которых Дед замечает: «И вообще, гоблины ненавидят зелёный цвет, так что и от этих штанов есть польза».

Никакое Рождество не обходится без ёлки, однако в Англии эта традиция существует сравнительно недавно, не более 140 лет, будучи заимствована из Германии. Предполагается, что восходит она к языческим вегетативным культам, точно так же, как символика рождественских пантомим и обычай убирать дом остролистом и плющом. Некоторые авторы ссылаются на легенду о святом Бонифации, английском миссионере VIII века, проповедовавшем христианство в Германии. В канун Рождества святой Бонифаций якобы срубил священный дуб, под которым совершались человеческие жертвоприношения. Едва дуб рухнул, на его месте, словно по волшебству, выросла ёлочка; и проповедник предложил ёлку в качестве символа новой веры, принесённой им в Германию.

Честь познакомить Англию с рождественской ёлкой принадлежит королеве Виктории и ее супругу: отдельные упоминания о ёлках встречались и ранее, но именно королевское семейство ввело ёлку в моду как непременный атрибут семейного Рождества. В 1841 году королева Виктория описывала рождественские празднования в Виндзоре: «Теперь у меня двое своих детей, которых можно задаривать подарками; малыши с радостным изумлением смотрят на немецкую рождественскую ёлочку и лучезарные свечи». В лучших английских традициях наряжают ёлку и обитатели Северного Полюса, как явствует из писем и картинок за 1930, 1934, 1937 годы.

В обиход жителей Северного Полюса входит и такая неотъемлемая составляющая английской рождественской традиции, как «День Подарков» (26 декабря); в этот день принято оделять подарками тех, кто оказывает нам те или иные услуги – почтальонов, электриков, дворников, слуг (тем, у кого они есть). 26-го числа празднуется также день святого Стефана, первого христианского мученика, отдавшего жизнь за новую веру вскорости после Христа и, возможно, в тот же самый год; и о нём тоже упоминается в Письмах (на день святого Стефана Рождественский Дед намеревается «закатить шумную гулянку»: ведь вся работа уже будет закончена).

До сих пор, казалось бы, Толкин в точности воспроизводит «английскость» традиции празднования Рождества. Однако же Письма – это нечто большее. Необузданному воображению Толкина было тесно даже в рамках неохватного Сильмариллиона. И хотя Письма, как и любое другое произведение Толкина, неразрывно связаны с национальной почвой, однако вместе с тем они (как, опять же, всё творчество Толкина) ориентированы и на германскую традицию, и – отчасти – на его собственный легендариум. Даже в детские письма, рассчитанные на двенадцатилетнего Майкла и восьмилетнего Кристофера, Толкин, не удержавшись, вставляет всяческие хитрости вроде «драсилей»: название этих забавных созданий, на которых разъезжают наездники-гоблины, отсылает нас ни много ни мало как к скандинавской мифологии – к названию Мирового Древа, ясеня Иггдрасиль (чьё имя переводится как «конь Игга», т. е. Одина).

Фольклорные по сути, очень простые и «детские», Письма Рождественского Деда приобретают у Толкина особую личную окраску, как во всём, что Толкин знал и любил – от Беовульфа до эльфийских алфавитов. Письма пестрят прямыми и косвенными отсылками на события семейные. Даже история про то, как Белый Медведь принимал ванну и вода перелилась через край (письмо от 1936 года), подсказана досадным происшествием в доме самих Толкинов. А со вкусом живописуя медведей – и главного безобразника Северно-Полярного Медведя Карху, и его непоседливых племянников Паксу и Валкотукку, и прочих белых медвежат («как бочка с маслом, всяк пузат»), и степенного Пещерного Медведя – Толкин явно стремится угодить вкусам Джона, Майкла, Кристофера и особенно Присциллы, обожавших своих игрушечных медвежат. Недаром те же самые игрушечные медвежата войдут и в мир Мистера Блисса. Особую слабость к белым медведям питал и сам Толкин: в тридцатые годы на новогодней вечеринке, как явствует из Биографии X. Карпентера, Толкин «накрылся каминным ковриком из исландской овчины, вымазал лицо белой краской и изображал белого медведя» – можно с уверенностью предположить, что своего же собственного персонажа.

Таким образом, на материале Писем вырисовывается некая универсальная формула творчества, применимая к наследию Толкина в целом и в наибольшей степени к малым произведениям, напрямую с миром Арды не связанным: традиция (английская и германская) плюс некие личные воспоминания, параллели и аллюзии, и всё это помноженное на недюжинный талант рассказчика. И сюда же добавляются слабые отголоски собственной мифологии, что в Письмах выражается не напрямую, а через паралеллизм образов: медведь с горящими ветками в лапах обрушивается на гоблинов; сцена, безусловно, комична, но не может не вызвать ассоциаций с соответствующим драматическим эпизодом в романе Властелин Колец. Эльфы Северного Полюса, так же как и гномы (Gnomes – не надо путать их с Dwarves, карлами), совершенно не похожи на своих сильмариллионовских родственников, но имя «Ильбэрэт» и эльфийский язык порождают соответствующие ассоциации. На картинке от 1933 года Белый Медведь играючи расправляется с гоблинами, под стать Беорну, вышедшему на Битву Пяти Воинств в обличье гигантского медведя. Та же самая формула применима и к образному ряду: не секрет, что для своих рождественских картинок Толкин кое-что срисовывал с открыток, дополняя «плагиат» множеством декоративных элементов, наводящих на мысль об эльфийской геральдике, – тех прихотливых гербах, что Толкин рисовал для персонажей Сильмариллиона.

Для вящего правдоподобия Толкин вводит в Письма целую галерею рассказчиков. Главный из них, конечно же, Рождественский Дед – он рисует картинки и ведёт канву повествования, то и дело списывая погрешности почерка и кляксы на злополучного Медведя: тот, дескать, вечно толкает его под локоть. Почерк у Рождественского Деда и впрямь неразборчив: ведь самому персонажу более 1900 лет, да к тому же после каждой домашней «катастрофы» рука у него начинает дрожать сильнее обычного. Кое-что приписывает от себя и Медведь – сперва это жирные буквы, начертанные «неуклюжей лапой», а после Карху переключается на «арктический» алфавит, очень похожий на руническое письмо. У секретаря Рождественского Деда, эльфа по имени Ильбэрэт, изящный «летящий» почерк. Так образ рассказчика, возникающий в тексте, творится ещё и на уровне визуального ряда. Зачастую письма, написанные одним из персонажей, содержат на полях ехидные комментарии другого: несколько голосов начинают звучать одновременно, то споря, то соглашаясь, – и дополняя друг друга.

Картинки за авторством Рождественского Деда – непременная составляющая всех писем – немножко похожи на комиксы: их можно долго разглядывать, рассказывая по ним историю эпизод за эпизодом. По мере взросления детей иллюстрации усложнялись: от простенькой картинки самого первого письма для Джона («Я нарисовал для тебя СЕБЯ и Мой Дом») до проработанного в деталях «батального полотна» (в письме за 1933 год), посвящённого сражению с гоблинами.

Нельзя сказать с уверенностью, что в Письмах первично, а что вторично: тексты, картинки или «общее оформление» – надписанные разноцветными карандашами и чернилами конверты с марками, штемпелями, обратным адресом и пометками вроде «Доставить гномом-курьером», «Вручить в Сочельник» и т. д. Такое сочетание разнородных элементов – стихов и прозы, текстового и иллюстративного материала, многоголосия рассказчиков, выраженного, помимо прочего, и на уровне почерков, создает ощущение мультимедийности: Письма – это единое сбалансированное целое, созданное силами разных видов искусства. К сожалению, ни в одном из существующих изданий это «единое целое» не представлено как таковое, но распадается на составные элементы: тексты, прилагающиеся к ним конверты и картинки обычно разбросаны по разным страницам сборников и не всегда приведены полностью. Мы попытались рассортировать весь этот разнообразный материал по годам и упорядочить, насколько это вообще возможно.

Главной проблемой автора, как явствует из Писем (на сей раз не Рождественского Деда, но самого Толкина), была острая нехватка времени. То и дело, отвечая на запросы из издательств о задержке той или иной рукописи (идёт ли речь о Властелине Колец или о предисловии к Беовульфу), Толкин сетует на невозможность выполнить работу в срок, ссылаясь на кипы экзаменационных работ, учебную нагрузку, грипп и сотню других (более чем объективных) причин. Рождественский Дед как две капли воды похож на своего «создателя», едва ли не в каждом письме он жалуется на задержки и неполадки: олени разбежались, подарки отсырели, сани с шоколадками перевернулись, Медведь сломал лапу, и помощник из него никудышный… С большой долей вероятности можно предположить, что и Письма Рождественского Деда сочинялись Толкином в последний момент, в спешке («Даже письмо от Рождественского Деда за 1937 год ещё не написано!» – сетует Толкин в декабрьском письме к Стэнли Анвину); опять-таки из текста писем следует, что дорогих подарков своим детям он дарить не мог. Однако можно ли придумать подарок лучше, нежели игра, затянувшаяся почти на двадцать лет, волшебная возможность переписываться с самым настоящим Рождественским Дедом? Этот отцовский подарок остался с Толкинами-младшими на всю жизнь; а теперь, благодаря этому изданию, соприкоснуться с ним смогут и читатели других поколений и другой культуры.

С. Лихачёва
С. Таскаева

* * *

Источик: Толкин Дж.Р.Р. Роверандом. Мистер Блисс. Письма Рождественского Деда / Пер. с англ. – М.: ТТТ, 2003. – С. 203-215.
_________________
Песнь, что пою я – лишь эхо невнятное
Грез золотых, порождения снов,
Сказ, нашептанный в часы предзакатные,
Избранным душам завещанный зов.
© JRRT

Cокол

Pietro

Тараторка

У меня глупый вопрос: чем отличаются фавны от сатиров? Всегда думал, что это разные наименования для одних и тех же существ Embarassed

Pietro

Тараторка

Спасибо. А в чем заключается больший антропоморфизм фавнов. Вот в ЛКПШ фавны описаны достаточно хорошо, а сатиры - только упоминаются. Но в том-то и фишка, что приведенное в книге описание фавна я всегда считал описанием сатира )))