Медея Ужинал с мистером Тамнусом
Зарегистрирован: Jul 01, 2017 Сообщения: 10
|
Добавлено: Вс Dec 02, 2018 6:28 pm Заголовок сообщения: Нахаши (автор Алекс Кроу) |
|
|
Название: Нахаши
Автор: Алекс Кроу (https://ficbook.net/authors/309697)
Персонажи: Рабадаш, Ласаралин
Рейтинг: PG-13
Жанры: Повседневность
Предупреждения: ОЖП
Размер: Мини, 3 страницы, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
Знакомство одной маленькой тархины с семьей тисрока.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Калорменские понты. Много понтов. Местами мы старательно косплеим Древний Египет. И я, как обычно, полез в политику (не зная политической ситуации в мире Нарнии в принципе), но её здесь мало.
Нахаш — с иврита «змей» (в частности, тот самый «змей-искуситель», ставший причиной первородного греха). Множественное число на иврите звучит как «нехашим», но у меня какие-то неправильные ассоциации с этим словом.
_________________________
Подушка на сидении резного стула из красного дерева — мягкий бархат и крупные золотые кисточки по четырем углам — придает ей нелепый вид. Дитя в расшитом сапфировой и алмазной крошкой шелке, одиннадцатилетняя девочка со сложной прической и раскрашенным лицом взрослой женщины. Жена благородного тархана, владетеля богатых лесных угодий на западе Калорменской империи, наделенного правом подносить кубок самому тисроку, да живет он вечно. Будущая мать сыновей своего господина, взявшего ее в дом несмышленым ребенком и терпеливого ждущего, когда юная жена войдет в подходящий возраст.
А потому дочери ее мужа кивают при виде этой подушки на сидении стула, и на их узких смуглых лицах появляются одинаковые неискренние улыбки. Они обе старше Ласаралин почти вдвое, и каждая из них жаждет подарить отцу внука, достойного унаследовать его земли и богатства. Но господину не нужны внуки, господин желает назвать наследником сына, и его дочери вынуждены улыбаться маленькой мачехе, притворяясь счастливыми.
— Как чудесно, — говорят они одновременно, и старшая касается одной из золотистых кисточек бархатной подушки. — Принцесса Джанаан позаботилась о том, чтобы наша дорогая мачеха не испытывала неудобств.
Не чувствовала себя ребенком, совсем незаметным за спинами изнеженных женщин для говорящих о политике мужчин. «Джанаан Белая Змея» — это лишь имя, и Ласаралин скорее заставляет себя почувствовать благодарность, чем испытывает ее в самом деле. Ласаралин не знает любимой дочери тисрока и не понимает, чем вызвано такое внимание с ее стороны. Гадает, нет ли в этом жесте какого-то скрытого подвоха.
Ласаралин поднимается вместе с другими женщинами и низко склоняет голову, словно желая спрятаться за выпущенными из прически черными локонами, когда в душном, пахнущем цветками апельсиновых деревьев воздухе гремят имена великого тисрока — да живет он вечно! — и его детей. Ласаралин смотрит сквозь ресницы, не смея поднять головы, когда среди мужских имен раздается женское. Жена повелителя, да ниспошлют боги ему нескончаемые лета жизни, неслышно ступает по розовому мрамору пола за его левым плечом, окруженная падчерицами в разноцветных шелках, но садится за стол к другим благородным тархинам.
Жена повелителя Калормена — тархина лишь несколькими годами старше самой Ласаралин — недостойна того, чтобы быть названной по имени. Как недостойна и того, чтобы разделить трапезу со своим господином. Жена повелителя смотрит украдкой на единственную женщину, чье имя произносят наравне с мужскими, и Ласаралин вдруг мерещится тень недовольства в ее темных, искусно подведенных серебряной краской глазах. Имя обретает форму.
Принцесса Джанаан — это невесомый бирюзовый шелк, словно вторая кожа облегающий ее тяжелую полную грудь и тонкую, перевязанную бело-золотистым кушаком талию. Это украшенная шпильками-цветами — лотосами из прозрачных сапфиров и изумрудов на длинных, тонких, как иглы, стеблях — корона блестящих темно-каштановых волос и прорисованные до самых висков линии золотистой подводки, подчеркивающие зеленый с голубоватым отливом цвет ее раскосых глаз. Это унизанные кольцами и браслетами оливково-смуглые руки в разрезанных до самых плеч широких рукавах и яркий блеск тяжелых звеньев золотого колье, охватывающих шею от подбородка до самых ключиц. Она смеется негромким грудным смехом, улыбается подкрашенными кармином полными губами, блестя ровными рядами белоснежных зубов, но в прозрачных светлых глазах стынет зеленый лед, тающий лишь под ответным взглядом жгучих агатово-черных глаз с тонкими линиями темно-синей подводки.
— Его Высочество кронпринц Рабадаш, — с трепетом в тихом голосе произносит старшая из падчериц, и младшая со вздохом прижимает к сердцу обе руки. — Они с принцессой очень близки.
— О да, — соглашается ее соседка, молодая тархина с голубыми, как у самой Ласаралин, глазами и цепочками из разноцветного золота в тяжелых черных волосах. — И говорят, будто ее муж очень этим недоволен. Как и тем, что его шестилетний сын стремится во всем походить на дядю, а не на отца.
Принцесса Джанаан смеется вновь, не зная, о чем сплетничают тархины за женским столом, но Ласаралин чудится в этом тихом смехе ответ на все шепотки и слухи. Ответ безмолвно гремит в том, как голова с пышной сложной прической льнет к мужскому плечу в темно-зеленом шелке и пальцы с длинными, выкрашенными хной ногтями перебирают звенья цепочки с напоминающим наконечник копья кулоном. И в том, как лежит на плече Белой Змеи смуглая ладонь в напоминающих кольчужную перчатку тонких золотых сплетениях, охватывающих руку от костяшек пальцев до самого локтя. Принц не смеется, принц кривит тонкие губы в усмешке, придающей его красивому лицу сходство с ликами огненных воинов Азарота, выписанными по стенам калорменских храмов, и никто, кроме самого тисрока — да живет он вечно! — не в силах выдержать тяжелого взгляда черных принцевых глаз. Ему двадцать семь, а мужу его сестры — почти шестьдесят, и никого не удивляет, что молодая женщина и маленький ребенок предпочитают общество молодого мужчины, а не утомленного десятком болезней старика. Тархан Аляуддин не соперник сыну великого тисрока, чья слава гремит на весь мир.
Ласаралин слышит со своего места обрывки разговора, и думает о том, что должна испытывать гордость, раз ее мужу позволено разделить трапезу с самим повелителем и вести с ним слишком сложные для женского ума беседы.
Ласаралин чувствует слабую, еще не осознаваемую ей самой зависть. Никто не говорит любимой дочери тисрока, что эти разговоры могут быть слишком сложны для нее. Принцесса Джанаан насаживает на золотую двузубую вилку устрицу в остром соусе, хмурит тонкие брови полумесяцем в ответ на слова одного из советников ее отца и отвечает негромким грудным голосом:
— Мирный договор с Одинокими островами выгоден в первую очередь самим островам. Губернатор может сколь угодно быть лоялен к королям Нарнии и называть их своими императорами, но нарнийские пахотные угодья не идут ни в какое сравнение с калорменскими. У кого губернатор намерен купить зерно следующей осенью, если не выплатит нам дань? Его подданные давно отвыкли от необходимости питаться одной только рыбой. Он хочет бунта на островах?
Принц Рабадаш кривит губы вновь. Голос у него звучный, бархатистый и обволакивающий, Ласаралин отчетливо слышит каждое его слово, хотя старается не прислушиваться намеренно, чтобы не оскорбить семью повелителя своим неуместным интересом.
— Коли так, губернатор знает, к кому ему обратиться за помощью, если этот бунт действительно вспыхнет.
Белая Змея выпускает из тонкой ладони кулон брата в форме наконечника копья и рассеянно накручивает на палец одну из падающих ему на плечо блестящих черных прядей.
— Это скучно. Если ты приведешь к островам боевые галеры, тебя назовут узурпатором и бросятся просить защиты у Нарнии.
— Не возражаю, — соглашается кронпринц довольным голосом, звонко щелкая пальцами, чтобы ему подлили вина в хрустальный бокал, и принцесса смеется вновь.
— О, мой воинственный брат, не все трудности стоит решать силой оружия. На островах слишком расплодились верные Нарнии, города и поселения переполнены, и рыбакам будет не под силу прокормить всех жителей, когда в осенние месяцы от берегов уйдет почти вся рыба. Голод — куда более страшный враг, его не остановить нарнийскими мечами.
— Женщины, — лениво тянет принц, и его голос напоминает терпкий медовый напиток, тягуче стекающий по краю бокала. — Дай вам волю, и в мире не останется ни одного врага, с которым можно скрестить клинок.
— Глупости, — улыбается принцесса, перебирая в пальцах кончики густых черных волос. Лотосы из драгоценных камней блестят в ее прическе при каждом движении головы. — Я бы непременно сохранила сотню-другую для тебя, брат.
— Твоя забота — бальзам на мою душу, возлюбленная сестра. Но ты ничего не понимаешь в военном деле, если думаешь, что мне хватит жалкой пары сотен.
— Я же не запрещаю тебе убивать их самолично, брат, — отвечает принцесса светским тоном, отправляя в рот очередную устрицу. — На первые пару лет этого будет вполне достаточно, а там уж я придумаю, чем тебя занять.
Ласаралин скучает, тяня по капле сладкий шербет с сильным вишневым привкусом, и слушает перешептывания падчериц с другими тархинами, обсуждающими переливы похожей на бледно-золотистую чешую кожи, из которой скроена сминающая зеленый шелк перевязь на поясе кронпринца. Ткани — одна из немногих понятных ей тем для разговора, и в какой-то момент Ласаралин даже решается вставить, что знает, в каком растворе нужно вымачивать кожу, чтобы добиться такого красивого, белого с золотистым отливом цвета. Тархины смотрят на нее с интересом, и Ласаралин понимает, что ее могут и принять в этот круг красивых взрослых женщин.
А потом укрепляется в этой обнадеживающей мысли, услышав негромкий грудной голос принцессы.
— Говорят, будто на вас снизошло благословение богини Зардинах, благородный тархан. Не покажете ли мне ее дар?
Ласаралин теряется от этих слов, поднимает броско подведенные глаза и видит, как муж делает ей знак подойти. Она путается в расшитом ромбовидными узорами подоле, поднимаясь с бархатной подушки — от волнения платье вдруг становится непривычно тесным и неудобным, — и семенит к столу, громко постукивая каблучками шелковых туфель по залитому солнечным светом розовому мрамору пола.
— Повелитель, да живете вы вечно! — голос дрожит, и Ласаралин смущается еще больше, понимая, что в глазах этих мужчин и женщины она выглядит сущим ребенком. Склоняется как можно ниже и пытается закончить приветствие. — И вы, высокородные господа…
— Какое очаровательное дитя, — говорит принцесса, складывая вместе тонкие ладони в кольцах с блестящими самоцветами, и Ласаралин решается поднять глаза. Вблизи Белая Змея еще красивее — словно ожившая статуя богини Зардинах из золотистого и бирюзового мрамора, — но в зеленых глазах нет даже тени той улыбки, что расцветает на ее алых от кармина губах. — Да ниспошлют боги счастья вашему дому, благородный тархан.
— И дюжину сыновей, — добавляет кронпринц своим звучным бархатным голосом, высоко поднимая руку с бокалом, и подведенные синевой, как у всех благородных воинов, глаза вспыхивают черным пламенем. Драгоценный хрусталь разбивается о розовый мрамор с пронзительным звоном и брызгающими во все стороны осколками в каплях гранатового вина. Ласаралин испуганно вздрагивает, а Белая Змея и вовсе вскрикивает, но мгновение спустя уже смеется своим приятным грудным смехом и качает головой с притворным неодобрением в сияющих, как пара драгоценных камней, глазах с прорисованной до самых висков золотистой подводкой.
Тисрок едва поворачивает голову в огромном тюрбане с круглым блестящим рубином и щелкает пальцами, указывая на разлитое вино одному из бритых наголо рабов в темных хламидах.
Ласаралин смотрит из-под ресниц на смуглое лицо в обрамлении завивающихся на концах длинных черных волос и жалеет, что ее муж — всего лишь старик, который и в половину не так красив, как принц Рабадаш. _________________ <div>Лучший способ понять человека — прочесть книги, которые читает он. </div><div><br /></div><div>Прежний ник — Elleina.</div> |
|